Хронологически палеолит соответствует той большей части четвертичного периода, которая у палеонтологов и антропологов носит название плейстоцена. Но в обиходе это название чаще связывают с геологическими событиями, преобразовывавшими лик нашей планеты, ее животный и растительный мир. Название же "каменный век" используется в тех случаях, когда речь идет о формировании и развитии культуры раннего человечества.

Выяснилось, что первые человекоподобные существа в качестве естественных "заготовок" для своих каменных орудий использовали окатанную водой гальку. Сильными ударами другого камня на гальке делалось несколько грубых сколов, после чего один ее конец приобретал острый режущий край.

Первоначально все найденные орудия этого типа относили к так называемой галечной культуре. Но после того как известный кенийский ученый Луис Лики нашел целое скопление подобных орудий в ущелье Олдувай в Танзании, этот примитивный способ обработки камня получил название "олдувайской", или "олдованской" культуры.

Более совершенные каменные орудия, несомненно относящиеся к следующим этапам эволюции человека, были названы ашельскими (так как их впервые обнаружили близ поселка Ашель во Франции). Ашельская культура сменилась мустьерской, которая, в отличие от предшествующих ей способов обработки камня, была не только значительно более прогрессивной, но и дала множество вариантов, традиционно развившихся в разных географических местностях. Так, например, в Африке в период от 60 до 35 тыс. лет назад (соответствующий времени развития мустьерской культуры в Европе) существовало не менее 15 различных культурных традиций, более или менее независимо развивавшихся в северных, западных, восточных и южных районах этого материка. Около 10 тыс. лет назад палеолит сменился новым каменным веком — неолитом, за которым еще позже последовал бронзовый, а затем железный век.

Каково же соотношение между стадиями формирования самого человека и этапами совершенствования его каменной индустрии? Естественно, что этот вопрос решается тем проще, чем ближе к нашему времени ископаемые останки гоминид и их орудия. В частности, мустьерская культура довольно определенно соотносится с периодом существования палеоантропов — людей неандертальского типа. Есть данные, указывающие на вполне достоверную связь архантропов с орудиями ашельской эпохи. Что же касается того, кто был изготовителем олдувайских, самых ранних орудий из гальки, то этот вопрос оказался истинным камнем преткновения для исследователей раннего каменного века.

В 1960 г. уже известный нам Луис Лики обнаружил в Олдувайском ущелье кости примитивного обезьяночеловека, известного сейчас под названием Homo habilis, что значит человек умелый. Спустя два года, в 1963 г., фрагменты черепа подобного же существа были найдены французской экспедицией в районе озера Чад. К 1964 г. антропологи располагали костными останками уже 17 индивидуумов этого примитивнейшего представителя человеческого рода. В период с 1968 по 1972 г. на восточном берегу озера Рудольф было найдено скопление каменных орудий олдувайской эпохи. Когда к исследованию их возраста был применен новейший калиево-аргоновый метод, оказалось, что они сделаны не миллион, и не полтора, а 2,6 млн. лет назад!

В том же районе были найдены кости примерно 90 особей австралопитеков, но не только австралопитеков. В руках ученых оказался удивительный череп (известный сейчас под названием "череп 1470" — по номеру музейной этикетки в Кенийском антропологическом музее). Этот череп отличается слабым развитием надбровных дуг, столь характерных для австралопитеков и архантропов (и даже для палеонтропов типа неандертальца), у которых лоб в своей нижней части образовывал резко выступающий вперед надглазничный валик. Такая особенность черепа "человека 1470" связана с уменьшением массы лицевой мускулатуры, которая у примитивных гоминид обусловлена мощным развитием нижней "обезьяньей" челюсти.

Все это дает возможность предположить, что в рационе "человека 1470" основное место занимала мясная пища, пережевывание которой требует меньших усилий, чем пережевывание грубых растительных волокон. Очевидно, эти люди существовали главным образом охотой. Объем черепа 1470 равен 810 см³, и в этом смысле ого владелец заметно превосходил не только австралопитеков, но даже человека умелого, мозг которого не превышал по объему 700 см³.

Изучение костных остатков других индивидуумов, близких по своему строению к обладателю черепа 1470, показало, что это были довольно рослые существа, которые передвигались на двух ногах, весьма сходных по своему строению с ногами современного человека. Геологический возраст нового ископаемого человека составляет от 3 млн. до 1,6 млн. лет.

Итак, не менее 2,6 млн. лет отделяет нас от того момента, когда наши предки научились обрабатывать камень и использовать свои орудия для охоты и свежевания добычи. Давайте перенесемся мысленно в охотничий лагерь человека умелого и посмотрим, как он жил и трудился. Древнепалеолитические стоянки, открытые в последние годы в Танзании, Кении и Эфиопии, позволяют восстановить картину существования людей во многих деталях.

Очевидно они были искусными охотниками — среди трофеев человека умелого мы находим не только мелких зверьков, ящериц и птиц, но и таких внушительных животных, как ископаемый слон Река и дейнотериум.

Место успешной облавы на столь крупную дичь превращалось во временный лагерь. Убитое животное разделывалось прямо на месте. Для освежевания туши использовались весьма разнообразные орудия из камня. Крупные орудия, служившие для грубой работы и выполнявшие, по-видимому, роль примитивного топора, обычно изготовлялись из кусков лавы. Это так называемые чопперы и проторубила. Они имели разную форму: чаще коническую, иногда дисковидную.

Более тонкие операции по расчленению туши требовали других инструментов. К их числу относятся скребла различной величины, скребки и резцы. Режущие орудия для тонкой работы человек умелый изготовлял уже не из лавы, а из пластинок, которые он искусно отбивал от крупных кусков кварца или кварцита. Получив в руки желанную добычу, люди не теряли времени даром. Об этом мы можем судить по такому, например, факту, что около расчлененного скелета слона на одной из охотничьих стоянок в Олдувайском ущелье найдено 129 каменных орудий.

Вопреки нашим привычным представлениям, люди раннего каменного века далеко не всегда жили в пещерах. Обитая в относительно открытой местности типа саванны, они, вероятно, делали первые попытки защищать себя и свое потомство от стихийных сил природы. Хотя это желание кажется нам вполне естественным, ученые долго не решались говорить о какой-либо строительной деятельности раннего человека. Однако в начале 70-х годов в том же Олдувайском ущелье были обнаружены несомненные остатки самого первого в истории человеческого жилища. Оно представляло собой кольцеобразный остов из камня, местами имеющий высоту до 30 см. Куски лавы, выложенные в виде круга диаметром 4—4,6 м, обычно не превышали размерами 10—15 см, хотя некоторые камни были более крупными — до 25 см. Пол внутри этого каменного кольца немного углублен по сравнению с окружающим постройку пространством. Супруга Луиса Лики — Мери, изучавшая это сооружение, пришла к выводу, что оно очень напоминает временные постройки современных африканских охотников. У них такой остов из камней образует основу, где закрепляются ветви для защиты от ветра, или шесты, на которые натягиваются шкуры животных.

Этому открытию предшествовало изучение другой стоянки того же возраста (1,75 млн. лет), где археологи хотя и не обнаружили непосредственных остатков жилища, но предположили, что оно должно было существовать.

Исследуя эту стоянку, ученые обратили внимание на одно любопытное обстоятельство. Рядом с богатейшими скоплениями обработанного камня и раздробленных костей животных выделялась небольшая площадка шириной 2—3 м, где осколки камня и костей почти полностью отсутствовали. Резонно было предположить, что в этом месте находилось какое-то сооружение. Видимо, люди жили в этом лагере достаточно долго: членам экспедиции удалось собрать здесь 42 400 каменных орудий.

Еще интереснее было найти "мастерскую" человека умелого. На небольшом участке размерами 5´ 7 м археологи насчитали более тысячи осколков камня и кости. Среди них были рассеяны мелкие чешуйки камня — непосредственные следы древнейшей трудовой деятельности.

Внимание исследователей привлекли отдельные крупные камни, поверхность которых выглядит так, словно они длительное время подвергались воздействию ударов, хотя и не столь сильных, чтобы намеренно деформировать камень. Мери Лики назвала такие валуны "наковальнями", предположив; что они использовались в качестве подставки для изготовления каменных орудий.

Все эти открытия заставляют нас сильно изменить сложившиеся представления о начальных этажах культуры раннего человека и, следовательно, об интеллектуальных возможностях наших древнейших предков. Оказалось, что олдувайская культура вовсе не столь примитивна, как мы представляли ее себе совсем недавно. Уже более 2,5 млн. лет назад люди пользовались множеством орудий, которые они несомненно изготовляли для разных целей и из разных материалов. Материал подбирался так, чтобы инструмент наилучшим образом отвечал своему назначению, и для этого человек умелый разыскивал кварцевые заготовки вдали от своего жилища и приносил их в лагерь порой с расстояния в несколько десятков километров. Первые технические находки в ряде случаев были настолько удачны, что набор каменных орудий олдувайской эпохи продолжал сохраняться еще на протяжении полумиллиона лет, а некоторые типы орудий, просуществовали в культурной традиции до самого конца каменного века. Хотя при переходе олдувайской культуры к более поздней ашельской совершенно очевиден прогресс в навыках обработки камня, однако границу между этими двумя культурными эпохами не всегда легко провести.

Иногда все же археологам удается найти такие стоянки древнего человека, где постепенность перехода от олдувайской к ашельской эпохе видна невооруженным глазом. Например, в Олдувайском ущелье Мери Лики выделяет три археологических слоя: - первый, самый древний, содержит олдувайские орудия, следующий за ним — смесь олдувайских и ашельских и, наконец, третий, самый молодой — типичную культуру ашеля.

Очень важно еще одно обстоятельство: эволюция культурных традиций на протяжении древнего каменного века происходила неравномерно. В то время, как одни группы первобытных людей уже освоили новые, прогрессивные навыки обработки камня, которые мы рассматриваем как признаки ашельской культуры, другие сообщества гоминид оставались еще на олдувайской стадии. Отголоски такой неравномерности развития сохранились по сей день: ведь еще и сейчас существуют примитивные племена, материальная культура которых остается на уровне каменного века. Таково, в частности, удивительпое племя тасадеев, совсем недавно открытое этнографами в девственных джунглях филиппинского острова Минданао.

В истории пралюдей каменного века были и свои технические революции. В конце ашельской эпохи наши предки научились пользоваться огнем. Недавно в Замбии были найдены стоянки этого времени с остатком костров, а в одном случае ученые обнаружили даже нечто вроде очага. Палеоантропы, которым принадлежат эти стоянки, пользовались уже не только каменными, но и всевозможными деревянными орудиями: дубинами с утолщенными наконечниками, палками-копалками, ножами, изготовленными из твердой древесины.

Рис. 2. Каменные орудия олдувайской (7) и мустьерской (2—5) культур; 3 — типичная заготовка, выполненная в традициях леваллуазской техники; 4 — изготовление леваллуазских пластинок с помощью ударного камня (стрелкой показано его движение) и удлиненного отбойника; 5 — то же, вид сверху (из Дж. Кларка, 1977)

На границе позднеашель-ской и мустьерской культур была освоена совершенно но-вая техника обработки камня. Раньше для изготовления ору-дий подходящий по форме валун оббивался с одной-двух сторон, так что неровная режу-щая поверхность формирова-лась несколькими грубыми ско-лами. Новая, так называемая леваллуазская, техника состоя-ла в том, что из камня вполне определенной породы при помощи отбойника раз за разом откалывали округлые пластины более или менее стандартной формы — подобно тому как мы отрезаем ломтики от головки сыра. Затем край каждой такой пластины выравнивался с помощью тонкой доработки — так называемой "ретуши", которая со временем становилась все более искусной. В результате предметы мустьерской индустрии отличаются от изделий более ранних культур меньшей величиной, определенностью формы и гораздо более ровными режущими краями (рис. 2). Техника леваллуа, в которой при изготовлении орудий использовались уже не один, а два инструмента ("ударный" камень, выполнявший роль молотка, и отбойник, сделанный из твердых пород дерева, кости или оленьего рога), сохранялась в некоторых районах Африки еще много тысячелетий, вплоть до исторического времени.  

В ашельскую эпоху палеоантропы, вероятно, уже окончательно перешли к оседлому образу жизни. Их жилища, найденные археологами, представляют собой солидные общинные постройки из камня и костей мамонта. В это время (мы об этом еще будем говорить) человек делает свои первые робкие шаги по пути создания искусства.

Говорил ли неандертальский человек?

Эра архантропов, которых можно назвать пралюдьми, окончилась около 300 тыс. лет назад. Не исключено, что каждая раса этих архаичных людей (питекантропы Явы и Центральной Африки, синантропы Восточной Азии, атлантропы Северной Африки, гейдельбергский человек Европы) дала начало собственной ветви палеоантропов, или людей неандертальского типа.

Существует и другая гипотеза, согласно которой палеоантропы произошли от какой-то одной расы архантропов и, сформировавшись в некоем ограниченном районе Старого Света, расселились затем по всей его территории. Пока что ясно одно: в период протяженностью от 100 тыс. до 50 тыс. лет назад различные расы палеоантропов обитали уже во многих районах Европы, Африки и Азии — от Гибралтара до Малайского архипелага и от Британских островов до мыса Доброй Надежды.

Время существования палеоантропов составляет не менее 170 тыс. лет. Наиболее древние останки найдены в слоях, возраст которых оценивается в 200—150 тыс. лет, тогда как вымерли последние палеоантропы около 35 тыс. лет назад. Вполне очевидно, что за столь продолжительный срок анатомическое строение наиболее архаических палеоантропов должно было сильно измениться. Эти изменения были неодинаковы в разных географических областях и приводили к различным последствиям. Некоторые расы палеоантропов, несомненно, вымерли, другие могли преобразоваться в тип современного человека — неоантропа. Таким образом, ископаемые останки палеоантропов из разных районов и из слоев разного возраста оказываются весьма неоднородными и могут быть отнесены к разным подвидам одного вида или даже к разным видам. До недавнего времени всех палеоантропов было принято называть неандертальскими людьми — по названию местечка Неандерталь близ Дюссельдорфа, где в 1856 г. впервые были найдены кости такого существа.

В последнее время антропологи стали выделять среди палеоантропов два анатомических типа — "классических" неандертальцев и "прогрессивных" неандертальцев.

Прогрессивные неандертальцы по своему строению очень мало отличаются от современного человека, и многие ученые склонны относить их к тому же виду, к которому принадлежим и мы с вами. Иными словами, прогрессивные неандертальцы рассматриваются как ископаемые представители вида Homo sapiens (человек разумный).

Классические неандертальцы Homo primigenius (или Homo neanderthalensis) отличались от прогрессивных как по общему облику, так и деталями строения черепа и зубной системы. Непропорционально большая голова сидела на приземистом туловище, кости предплечья и голени выглядели заметно более короткими, чем у человека современного типа. Покатый лоб начинался от сильно развитого (почти как у архантропов) надглазничного валика и переходил в низкий свод черепа. Толстые затылочные кости формировали своеобразный "шиньонообразный", выступающий назад затылок, к которому прикреплялись мощные мышцы шеи. Массивная нижняя челюсть практически лишена подбородочного выступа. Объем мозговой полости очень велик, несмотря на значительную толщину костей черепа. По величине мозга (1300—1600 см³) классический неандерталец не уступал современному человеку и сильно превосходил даже самых прогрессивных архантропов. Что же касается общей конфигурации мозга и деталей его внешнего строения, то в этом отношении у классического неандертальца обнаруживается большое сходство с мозгом новорожденного ребенка наших дней.

Сравнивая между собой систему органов гортани и ротовой полости у человека и у обезьян (в частности, у шимпанзе — наиболее близкого к человеку из всех ныне живущих приматов), антропологи и лингвисты пришли к заключению, что в процессе человеческой эволюции эти органы постепенно приобретали способность к тончайшей артикуляции, обеспечивающей членораздельную речь. Так, у взрослого человека гортань (голосовые связки которой регулируют прохождение потока воздуха при вокализации) занимает гораздо более низкое положение по отношению к ротовой полости, чем у прочих приматов. За счет этого у человека увеличивается та часть ротовой полости, которая расположена у ее границы с глоткой. Тем самым обеспечивается лучший резонанс (необходимое условие произнесения гласных звуков), тогда как изменение характера резонанса регулируется движениями задней стенки языка. Последний, в отличие от языка всех прочих приматов, оказывается у человека несравненно более толстым, высоким и подвижным.

По-видимому, потребность эволюционирующего человека в такого рода преобразованиях органов вокализации была столь насущной, что эти изменения действовали даже в ущерб другим, весьма важным потребностям организма. В результате, будучи прекрасно приспособленным к нуждам членораздельной речи, строение глотки у человека затрудняет координацию актов дыхания и глотания. Пищевой комок, попадая изо рта в отверстие глотки, иногда перекрывает на короткое время весь дыхательный тракт. И если человек основательно подавился, он может задохнуться. У обезьян (в том числе и у шимпанзе) гортань, ведущая в дыхательный тракт, расположена гораздо выше, чем у взрослого человека. Поэтому шимпанзе, вероятно, могут свободно дышать в тот момент, когда рот у них до предела заполнен пищей.

Все сказанное делает вполне оправданной оригинальную попытку американских лингвистов изучить строение тех органов неандертальца, которые у современного человека можно с полным основанием рассматривать в качестве органов речи. Вопрос ставился так: располагал ли неандертальский человек такими особенностями анатомического строения, которые могли бы обеспечить ему возможность достаточно тонкой и дифференцированной артикуляции? Я еще раз хочу особенно подчеркнуть, что ученые предполагали изучить способность неандертальца к членораздельной речи, но не к языку: ведь мы помним, что существование языка в принципе возможно и в отсутствие речи.

Естественно, что для решения своей задачи Ф. Либерман и его коллеги нуждались в наиболее полно сохранившемся скелете ископаемого человека. Они остановили свой выбор на костяке взрослого мужчины, относящегося к типу классического неандертальца, который был найден в  1908 г. близ деревни Ля-Шаппель-о-Сен во Франции.

Этот человек жил около 45 тыс. лет назад, и условия, в которых он был найден, ярко рисуют нам некоторые стороны жизни людей той далекой эпохи. Наш неандерталец похоронен своими собратьями в прямоугольной могиле глубиной около 30 см, которая сверху прикрыта кусками известняка. Провожая охотника и воина в иной мир, его соплеменники снабдили умершего необходимым оружием и символами охотничьего успеха: рядом с похороненным сохранились остроконечник из яшмы, выполненных в традициях мустьерской культуры, рога бизона и множество костей других животных.

Вероятно, нет необходимости восстанавливать перед читателем сложный и длительный процесс реконструкции тех органов горла и рта неандертальца, которые, естественно, не могли сохраниться в ископаемом состоянии. Моделируя местоположение гортани, форму языка и губ, общую конструкцию глотки и ротовой полости палеоантропа, антрополог Э. Крелин (сотрудник Ф. Либермана) пользовался, по сути дела, теми же принципами, в соответствии с которыми наш известный ученый и скульптор М. М. Герасимов воссоздает внешний облик отдаленных предков человека. В результате долгой и кропотливой работы американскими исследователями был получен макет ротовой полости неандертальца, который можно было с полным основанием рассматривать в качестве исходной модели вокального тракта.

Но каковы же свойства этого вокального тракта, каковы его артикуляционные возможности, какие звуки мог он воспроизводить? Чтобы получить ответ на все эти вопросы, необходимо было неподвижный, статичный макет вокального тракта неандертальца рассмотреть во всех его динамических состояниях, возникающих при разнообразных движениях языка, губ, стенок глотки. Понятно, что спектр возможных положений этих органов хотя и не беспределен (поскольку свобода их движения ограничена специфическим строением мышц и связок), но тем не менее весьма велик. Таким образом, здесь было нереально манипулировать с самим макетом или даже с его копией, сделанной из какого-либо эластичного материала. Задачу такого рода может решить только электронно-вычислительная машина аналогового типа, способная смоделировать любой непрерывный физический процесс в соответствии с заданной программой. Программа, заданная компьютеру, в данном случае состояла в том, чтобы дать частотные характеристики всех звуков, которые мог продуцировать исследуемый вокальный тракт неандертальца при множестве возможных его состояний. Данные, полученные электронной машиной, оставалось сравнить с частотными характеристиками тех звуков или фонем, из которых складывается членораздельная речь современного человека и на восприятии и различении которых базируется наше ее понимание.

Смоделированные таким способом звуки, которые мог произносить неандерталец, Ф. Либерман и его коллеги сравнивали с фонемами английского языка (в американском его варианте). Ученые опирались прежде всего на анализ гласных, поскольку частотные характеристики таких звуков (в отличие от согласных) зависят практически только от формы вокального тракта в момент их произнесения и почти не зависят от мимолетных взаимно координированных движений артикуляционных мышц и органов.

Лингвистов особенно интересовало, мог ли наш палеоантроп произносить звуки, сопоставимые с английскими фонемами (a), (i) и (и) (так, как они звучат в словах father — отец, feet — ноги и boot — ботинок). Эти фонемы по своему звучанию весьма сходны с русскими "а", "и" и "у", хотя произносятся чуть более растянуто. Близкие аналоги названных фонем имеются, по мнению Ф. Либермана, почти во всех языках мира. Одно из важных свойств этих звуков состоит в их акустической стабильности и в том, что они требуют для своего произнесения менее тонкой артикуляции, нежели все прочие фонемы. Будучи резко отличны друг от друга по своим акустическим характеристикам, эти гласные как бы формируют собой границы "фонетического поля гласных" в речи современного человека. Тем самым они обозначают высшую степень несходства среди гласных и соответственно максимальные возможности, достигнутые человеком в развитии членораздельной речи (применительно к гласным звукам).

Как же узнать, мог ли неандертальский человек произносить звуки "а", "и" и "у"? Для этого нужно попытаться придать смоделированному вокальному тракту форму, как можно более близкую к той, которую принимает вокальный тракт современного американца в момент произнесения названных звуков, а затем спросить у машины, каковы акустические характеристики сигнала, продуциру-емого "ртом" неандертальца в соответствующих условиях.

Когда Ф. Либерман и его коллеги нанесли на график с изображением областей десяти гласных английского языка данные по формантной структуре гласных неандертальца, то оказалось, что последний, по-видимому, не мог произносить наиболее отличные друг от друга звуки "а", "и", и "у". Ученые ожидали такого результата, поскольку уже по окончании реконструкции вокального тракта палеоантропа стало ясно, что его надглоточная полость гораздо меньше, чем у современного человека, а язык значительно более тонок. Следовательно, надглоточная полость при движении языка не обладает таким запасом изменений своего просвета, как у нас с вами.

Рис. 6 Области гласных английского языка (эллипсы) и гласные, которые, вероятно, мог произносить неандерталец (точки): 1 — "i"; 2 — "а"; 3 — "u"; Fi — значения первой; F2— второй форманты. Фонетическое поле гласных у неандертальца заметно уже, чем у современного человека, говорящего по-английски (по Ph. Lieberman, E. Crelin и D. Klatt, 1972, с изменениями).

Однако, как видно из рис. 6, клас-сический неандерталец мог произносить целый ряд других гласных (в частности, "е", короткие "а" и "и" и т. д.). Очевидно, ему было доступно и произнесение не-скольких согласных, а именно "д", "б", "с", "з", "в" и "ф". Не исключено, что это совсем не полный перечень фонетичес-ких возможностей нашего удивительного испытуемого.

В результате своих исследований группа американских лингвистов и антропологов пришла к заключению, что хотя неандертальцы классического типа и не обладали теми возможностями членораздельной речи, которыми распо-лагает современный человек, их речевой аппарат тем не менее был развит настолько, чтобы обеспечить определен-ный уровень языкового общения. Очевидно, палеоантропы проделали уже большой эволюционный путь в сторону развития артикуляционного аппарата речи. Об этом можно судить на основе сравнения артикуляционных способностей классического неандертальца с его гипотетическими предками — австралопитеками и человекообразными обезьянами.

Ф. Либерман и его группа изучили голосовой аппарат шимпанзе (теми же методами, которыми они пользовались при реконструкции речи неандертальца) и пришли к выводу, что эти обезьяны вообще не способны к произнесению звуков человеческой речи. В то время как голосовой тракт современного (и в меньшей степени неандертальского) человека может быстро менять свою форму за счет движений языка и других артикуляционных маневров, голосовой тракт шимпанзе не способен к таким изменениям, представляя собой нечто вроде трубки с постоянным диаметром. В этом смысле шимпанзе очень недалеко ушли от низших обезьян, например от макаков. И тут становится вполне понятной тщетность усилий многих ученых, пытавшихся обучить шимпанзе произносить хотя бы немногие слова нашего языка. Так, американцы супруги Келлог, которые вместе со своим годовалым сыном в течение 9 месяцев воспитывали самочку шимпанзе по имени Гуа, так и не смогли научить ее произносить простейшее слово "папа". Лучшее, на что была способна обезьяна,— это попытки подражать движению губ своих учителей.

Ф. Либерман и его коллеги сопоставили строение нёба и челюстей у шимпанзе и австралопитека, обнаружив в этом плане большое сходство между ними. Отсюда делается вывод, что австралопитек не мог обладать механизмами членораздельной речи.

Однако вернемся к вопросу о речевых возможностях неандертальца. Действительно ли он значительно уступал в этом плане современному человеку или же его речь была вполне развитой, но совсем не такой, как у современного жителя Соединенных Штатов? По существу, выводы Ф. Либермана можно трактовать и так, что неандерталец из Ла-Шаппель-о-Сен не говорил по-английски.

Дело в том, что и сейчас существует немало языков, которые построены на совершенно иной фонетической основе, чем английский язык и другие языки индо-европейской группы. Известны, в частности, так называемые "моновокалические" языки, располагающие только одной гласной. Таковы, например, языки вишрам, аранта, абазинский. Большой интерес у лингвистов вызывают кабардинские языки, в которых также, по существу, имеется лишь одна гласная "а", которая может произноситься или коротко, или более протяжно. Кабардинцы пользуются также гласной "ае"( которая представляет собой нечто среднее между "а", "е" и "и". Зато набор согласных здесь необычайно богат — их примерно 70—80 (вместо 20 в русском языке и 19—23 в английском). Сочетание одной (или двух) гласных кабардинского языка с 70—80 согласными дает около 140—160 слогов, которые сами по себе можно расценивать как готовые фонемы. Так что, несмотря на бедность гласными, кабардинские языки достаточно богаты фонетически.

Английский лингвист М. Суодеш задался целью на основе широкого сопоставления современных языков мира (индо-европейской, африканской, семитской, тибетской и южноамериканской групп) восстановить облик древнейшего праязыка, общего для зарождавшегося человечества. Эта работа дала возможность М. Суодешу предположить, что такой праязык мог иметь только одну (!) гласную и 11 согласных ("п", "т", "ч", "к", "кв", "х", "м", "н", "нг", "в", "й" +). Так что с этой точки зрения запас фонем у неандертальца, как он представляется американским лингвистам, не ставит этого палеоантропа в особенно бедственное положение.

А ведь многие современные языки обладают фонетическими свойствами, совершенно чуждыми нашим распространенным представлениям о фонетике. Здесь уже дело касается не только различий в числе фонем (которое колеблется в современных языках от 10 до примерно 80), но и принципиального несходства в способах произнесения звуков. Так, все звуки русской речи, как и большинства других языков мира, возникают в результате выдыхания струи воздуха через голосовую щель. При этом, если полость рта играет роль резонатора, мы слышим гласные, если же резонанс отсутствует, рождаются шумовые звуки, которые принято называть согласными.

Но когда мы обращаемся, например, к языкам койсанской группы, на которых говорят бушмены и готтентоты Африки, то обнаруживаем, что речь этих народов насыщена особыми щелкающими звуками. Последние возникают не столько при выдыхании, сколько при втягивании воздуха в ротовую полость. Существует несколько разновидностей щелкающих звуков, характер которых определяется различными положениями языка: в одних случаях он прилегает к тем или иным точкам нёба, в других — также и к боковым стенкам ротовой полости. Хотя для европейца почти немыслимо научиться воспроизводить некоторые из этих звуков, для людей, говорящих на таких щелкающих языках, не представляет никакого труда комбинировать разные типы щелчков даже при самом быстром разговоре. Есть языки, в которых со щелчка начинается каждое слово, а многие слова содержат в себе по два щелчка.

Помимо языков койсанской группы, для которых щелкающие звуки особенно характерны, последние имеются также в языках некоторых индейских племен Северной Америки (например, у атабасков) в отдельных африкапских языках группы банту и, вероятно, в ряде кавказских языков. Английский логопед Л. Штейн пишет в своей книге "Младенчество речи и речь во младенчестве" (вышедшей в Лондоне в конце 40-х годов), что в ходе эволюции языка именно эти щелкающие звуки могли послужить одним из источников формирования согласных фонем. По словам Л. Штейна, во многих языках этот переход можно проследить воочию. Например, у бушменов существуют звуки, как бы промежуточные между щелчком и согласной, с преобладанием втягивания воздуха в начале звука и выдыхания в конце его.

Еще один необычный способ артикуляции известен для речи народа ибо в Южной Нигерии и в некоторых диалектах французского языка. Люди ибо обладают способностью менять объем надглоточной полости посредством перемещения гортани вниз от ее обычного положения. Когда гортань движется книзу, объем этой полости увеличивается, что и служит единственной причиной того, что струя воздуха втягивается в ротовую полость (прочие артикуляционные органы в этот момент могут оставаться совершенно неподвижными). Вероятно, это один из наиболее эволюционно древних способов артикуляции у приматов. Ф. Либерман обнаружил его и у обезьян — макака-резуса и шимпанзе. Первый крик новорожденного ребенка у людей всех современных рас также сопровождается подобными движениями гортани.

Надо сказать, что многие черты анатомии младенца выглядят как архаические признаки, характерные для предшествующих стадий человеческой эволюции. Общая конфигурация черепа и внешний вид мозга новорожденного обладают заметным сходством с соответствующими особенностями классического неандертальца. Гортань только что родившегося ребенка занимает очень высокое положение, что, как мы помним, является отличительным признаком низших и человекообразных обезьян. По расположению гортани новорожденный, как оказалось, чрезвычайно сходен с классическим неандертальцем. В соответствии с этим относительные размеры надглоточной полости младенца и взрослого неандертальского человека оказываются вполне сопоставимыми. Вокализация новорожденного в первые недели и месяцы его жизни совершенно не связана с активной артикуляцией и напоминает в этом отношении вокализацию шимпанзе и других человекообразных обезьян.

Все эти факты были использованы Ф. Либерманом и его коллегами для подтверждения их мысли о несовершенстве речевых способностей неандертальского человека. Но и здесь мнение американских исследователей можег встретиться с целым рядом возражений.

Нельзя отрицать того, что даже у двухмесячного ребенка мы не находим никакого сходства с речью взрослого человека. Однако уже в возрасте 9—15 месяцев в младенческом лепете можно легко обнаружить все гласные звуки, характерные для речи взрослого. Несомненно, что строение рта и гортани может претерпеть заметные изменения на протяжении первого года жизни ребенка. Но едва ли эти изменения столь велики, чтобы существенно приблизить младенческий (неандертальский) тип строения вокального тракта к тому его типу, который характерен для последующих этапов полного овладения речью. Отсюда еще раз напрашивается мысль, что изучение анатомии речевого аппарата, по-видимому, не всегда может дать нам окончательное и неуязвимое суждение о характере и степени совершенства артикуляционных способностей.

Завершив свое превосходное исследование о речи неандертальского человека, Ф. Либерман и Э. Крелин высказывают следующую мысль: "Общий уровень культуры неандертальцев был таков, что их ограниченные фонетические способности, по-видимому, использовались полностью, так что у них существовала некая разновидность "языка".

Когда мы приступаем к изучению совершенно нового для нас иностранного языка, то первым делом стараемся запомнить по возможности больше слов этого языка, разумеется, вместе с их основными значениями, переведенными на наш родной язык. Если нам известно уже достаточное количество иностранных слов, мы в состоянии с грехом пополам перевести и понять фразу, содержащую в себе знакомые нам слова. Так, человек, не знающий языка, может хотя бы приблизительно ознакомиться с текстом, написанным на чуждом ему языке, пользуясь словарем.

Всем ясно, что этот способ перевода далек от идеала, поскольку здесь знание словаря, лексики иностранного языка опережает ознакомление с его грамматическими правилами. Видя только лексический состав фразы и не обладая знакомством с такими грамматическими категориями, как род, падеж, залог и т. д., мы можем придать переводимой фразе совершенно неверный смысл. Известен анекдотический случай, когда английскую поговорку "Out of sight, out of mind" (что по-русски значит: "С глаз долой — из сердца вон") перевели словами "слепой дурак".

И все же обстоятельства постоянно вынуждают нас начинать знакомство с неизвестными языками с изучения его лексики, его словарного состава. По этому пути шли исследователи так называемых мертвых языков, сохранившихся лишь в письменных источниках; по этому пути вынуждены идти и ученые, посвятившие себя новой отрасли лингвистики — так называемой постратике, задача которой состоит в восстановлении полностью исчезнувших праязыков.

Такая попытка была сделана группой советских лингвистов, которые, изучив колоссальное количество корней слов множества современных языков и поняв принципиальные способы исторического преобразования этих корней, воссоздали гипотетический словарь людей позднего палеолита. В этом словаре есть названия охотничьих животных (антилопы, оленя, кабана), рыб, дикорастущих ягод. Были здесь и слова для обозначения отдельных органов и тканей животных — черепа, костей, мяса, сухожилий, костного мозга, печени, желчи. Даже слово "икра" использовалось человеком тех далеких дней. Ряд глаголов определенно связан с практикой отыскания зверей по следу и с другими этапами охоты на них, а также с собиранием плодов и ягод.

Не чужд был наш палеолитический человек другим сторонам практической и духовной жизни. В его лексике есть слова "лечить" и "колдовать" (они, вероятно, были синонимами), "заклинание", "магическая песня" и т. д. Но среди примерно тысячи слов этого языка, известных сегодня лингвистам, нет обозначений ни для домашних животных, ни для культурных растений, ни для глиняной посуды. Нет и глаголов, которые могли бы указывать на существование в те времена каких-либо форм земледелия и скотоводства. Со страниц восстановленного лингвистами словаря на нас смотрит охотник и собиратель, вооруженный копьем с каменным наконечником и палкой-копалкой.

Этот реконструированный язык существовал, по-видимому, спустя не менее 20 тыс. лет после того, как с лица земли исчезли последние неандертальцы. Так какое отношение, спросите вы, имеет все это к нашей теме? Ответ довольно прост: если мы, руководствуясь словарным запасом того или иного языка, способны воссоздать картину жизни его носителей, то, очевидно, можно пойти и прямо противоположным путем. Действительно, имея в руках археологические свидетельства характера деятельности неандертальца, можно попытаться представить себе объем и характер нашего ископаемого предка.

Во второй главе мы говорили о том, что прогнозирование событий далекого будущего, построенное на сложных многоступенчатых планах, неотделимо от процесса мышления. Мышление же есть не что иное, как оперирование с множеством дискретных, отграниченных друг от друга понятий. Вещественными символами, знаками этих понятий являются слова и высказывания нашего языка.

"Философы и лингвисты единодушно признают, что без помощи знаков мы были бы неспособны отличать одно понятие от другого четким и постоянным образом,— пишет уже известный нам классик лингвистики Ф. де Соссюр.— Мышление, взятое само по себе, подобно некоей туманности, где ничто не разграничено постоянным образом. Здесь не существует предустановленных идей и ничто не оформлено до появления знаков". Словесный знак не только отличает обозначаемое им понятие от другого, выражаемого другим знаком, он обобщает единичные события и тем самым рождает абстракцию.

Можно спорить о том, служит ли факт разнообразия типов каменных орудий неандертальца (с одновременной стандартизацией формы орудий внутри каждого их типа)! показателем высокого интеллектуального уровня палеоантропов. Одни ученые считают, что неандертальский мастер, приступая к изготовлению каменного скребка, или ножа, или наконечника копья, в каждом отдельном случае мог мысленно вообразить, какой именно из этих предметов ему предстоит сделать и какие операции потребуются. Если так, в его лексиконе должны были существовать языковые символы, знаки для скребка, ножа, копья: для обозначения формы — короткий, тонкий, округлый; для инструментов, которые необходимы в работе: наковальня, отбойник; для действий, используемых при обработке камня: сильный или слабый удар, стесывание краев отжимом и т. д. и т. п.

Но оставим пока в стороне этот спорный вопрос и подумаем о том, могли ли существовать вне мышления и языка такие "предустановленные идеи", как идея загробной жизни, где умершему охотнику потребуются его копье и даже талисман — рога некогда убитого им зубра. А ведь именно о существовании у неандертальцев идеи загробного мира свидетельствует уже известное нам захоронение в Ля-Шанпель-о-Сен.

Хорошо известно и другое неандертальское захоронение — из пещеры Монте-Цирцео в Италии. Здесь найден череп мужчины, покоящийся внутри круга из аккуратно выложенных камней. И если могила в Ля-Шаппель-о-Сен рисует нам социальную традицию, сохранившуюся и в современном обществе, то находка в Монте-Цирцео может свидетельствовать о существовании у неандертальцев каких-то непонятных для нас ритуалов и культов.

В Тунисе, близ местечка Эль-Геттар, был обнаружен еще один своеобразный памятник, созданный руками палеоантропов неандертальского типа. Под конусовидной кучей из камней, часть которых имела естественную шарообразную форму, а другим (особенно лежащим на вершине конуса) такая форма была придана искусственно, погребено множество костей и зубов животных и вместе с ними около 2000 прекрасно обработанных каменных орудий. Здесь мы вновь сталкиваемся с загадочными обрядами неандертальцев, с плодами коллективных усилий, которые хотя и требовали больших физических затрат, тем не менее не были направлены на достижение некоего непосредственного практического результата.

В отличие от первобытных людей последующих эпох неандерталец еще не был художником в нашем современном понимании. Пока что не найдено ни одного плоскостного изображения — графического или красочного, которое можно было бы приписать палеоантропам. Правда, в некоторых пещерах Африки, Европы и Азии, где жили неандертальцы, обнаружены искусственно созданные скопления красного железняка, лимонита и марганца, которые могли служить для изготовления красок. Мы не знаем, пользовались ли люди того времени этими материалами в изобразительных целях. Но то, что неандертальцы делали первые попытки создания объемных изображений, теперь известно доподлинно.

Каковы же были эти первые известпые нам изображения и можно ли вообще расценивать их в качестве "изображений"? На рис. 8 показана одна из таких композиций, составленная из черепа медвежонка, который лежит на трех аккуратно уложенных костях, взятых от другого молодого медведя. Советский археолог А. Д. Столяр совершенно справедливо подчеркивает изобразительный характер этой композиции, которая в основе своей имеет, скорее всего, некий ритуальный смысл. Действительно, это не просто груда костей, нет — это композиционно законченная конструкция, которая, несмотря на свою простоту, предполагает у ее создателя вполне определенные представления об упорядоченности, о симметрии.

Рис. 8. Изобразительная композиция из черепа и костей пещерного медведя (пещера Драхен-лох в Швейцарии) (из А. Д. Столяра, 1972)

Симметричная композиция из костей медведя была найдена учеными внутри одного из многочисленных каменных "сейфов", столь характерных для так называемых медвежьих пещер. Последние существовали всюду, где жили европейские неандертальцы,— от Франции и до Кавказа. Многочисленные углубления в стенах этих пещер заполнены сотнями черепов и наиболее крупных костей пещерного медведя. В некоторых пещерах собраны останки, принадлежавшие тысяче и более особей этого зверя. Нет сомнений в том, что это своеобразные первобытные "музеи", носившие чисто культовый характер. Каменные "сейфы", куда неандерталец доставлял свои охотничьи трофеи, воплощают, по словам А. Д. Столяра, "...удивительно сложный для этого раннего времени конструктивный замысел и одновременно высшее "инженерное" достижение мустьерской кооперации труда".

Своеобразный культ медведя, так же как другие ритуалы, о которых говорилось ранее (например, ритуалы захоронения), свидетельствуют о том, что неандерталец жил не только в реальном мире внешних стимулов и вызываемых ими представлений, но и в им самим созданном фантастическом мире абстрактных понятий. Эти понятия, связанные с идеей загробной жизни, с тотемом медведя, с другими, еще неизвестными нам первобытными концепциями, требовали для своего вещественного воплощения особых символов, которые вкупе друг с другом формировали причудливую, но цельную первобытную идеологию неандертальца. "И в палеолите, и в любую из последующих эпох,— пишет археолог В. Н. Топоров,— человек обладал способностью переводить окружающее в символы и строить из них мир символов".

Беспощадное время сохранило для нас лишь те крохи из удивительного мира символов неандертальца, которые воплощены в камне и в окаменевших костях. Мы не можем сейчас и, вероятно, не сможем никогда дать окончательного ответа на вопрос, была ли воплощена символика неандертальца также и в форму языкового, словесного знака. Но все то, что мы знаем о жизни народов, еще недавно находившихся на стадии каменного века, заставляет думать, что духовный мир неандертальца едва ли мог быть таким, каким мы его представляем себе, при отсутствии языка. И, судя по тому, насколько сложной и многообразной была и материальная, и духовная культура неандертальцев, этот язык должен был быть уже достаточно развитым.