ПРОБЛЕМЫ РЕАБИЛИТАЦИИ ВОЕННОГО СТРЕССА

Ю.Е. Арпентьев

Фирма «CORT»,

Кишинев, Молдова

М.Р. Арпентьева

Калужский государственный университет им. К.Э. Циолковского,

Калуга, Россия

Аннотация. Статья посвящена проблемам реабилитации военного (посттравматического стресса) и психологической безопасности, ее обеспечения в работе и реабилитации военнослужащих и сотрудников спецподразделений, а также жертв терактов и войн и близких сотрудников. Анализируются аспекты, помогающие сделать психологически безопасной и оптимизировать реабилитацию посттравматических нарушений у военнослужащих.

Ключевые слова: военный стресс, психологическая безопасность, защищенность, переговоры, симптомы, посттравматическое стрессовое расстройство.

 Данные многочисленных обследований военнослужащих и сотрудников МЧС, СОБР и т.д. различными по ориентациям, методологическим принципам и методикам (технологиям) изучения позволяют констатировать, что экстремальная ситуация не является для большинства из служащих сверхзначимой в том смысле, что она оценивается и переживается как повседневная, не затрагивает базовых структур личности. С другой стороны, сами эти базовые структуры подвергаются так или иначе существенной трансформации: как на этапе подготовки, так и на этапе освоения деятельности, и, кроме того, на этапах столкновения с интенсивными стрессами, создающими или сопровождающими деформации профессиональной деятельности, возникающими и протекающими по тем или иным причинам (таким как столкновение с предательством и сутяжничеством, мародерством, насилием над беззащитными людьми со стороны «своих», такими как нравственно некорректные боевые задания или приказы, такими как добровольные суициды жертв терактов и социальных репрессий, опыт плена и синдром заложников (концлагерей), опыт длительного интенсивного насилия, разрушающего все защитные, в том числе нравственные механизмы человека т.д.)

По-видимому, видимая «стойкость» к экстремальным условиям объясняется тем, что хотя негативные психические состояния всегда присутствуют в профессиональной деятельности военнослужащих и сотрудников МЧС и иных спецструктур, однако, они характеризуются быстрым процессом протекания и восстановления, не затрагивая нравственных основ жизнедеятельности и профессиональной деятельности. Это может быть связано со сформированными в ходе профессиональной деятельности устойчивыми моделями поведения, приобретенным индивидуальным опытом преодоления кризисных ситуаций и выработанной системой самоуправления. С другой стороны, это может быть связано и с общим средне-низким уровнем развития саморефлексии военнослужащих и сотрудников СОБР, экстернальным характером локуса ответственности и интерпретации происходящего, и, в конечном счете, низким уровнем психологической культуры работников. В результате специалисты отмечают более высокую интенсивность физиологического и психологического старения, профессионального выгорания и деформаций.

В целом, уровень психологической подготовки у военнослужащих, телохранителей, работников внутренней безопасности и т.д. в России и странах ближнего зарубежья к реализации экстремальной деятельности в настоящее время достаточно низок, а проблемы реабилитации часто остаются частными проблемами самого военнослужащего и его семьи. При этом в области психологической подготовки практически не наблюдается никаких выраженных изменений и серьезных, интегративных, научных исследований.

С точки зрения зарубежных исследователей, можно рассмотреть проблему профилактики нарушений и реабилитации военнослужащих и сотрудников спецподразделений можно в контексте проблем обеспечения психологической и иной безопасности. В понятие «психология безопасности человека» входят также более высокие категории, связанные с ориентацией на человека как высшую ценность в существующем мире, как меру уровня технологии, культуры и просвещения, в том числе в рамках его соотношения с материальным, утилитарным техническому прогрессу. В психологическом плане это означает повышение чувствительности общества к общему страданию и боли, к персональной и межиндивидуальной ответственности за последствия своих действий, своей необразованности и глухоты к тем, кем управляют и кто составляет основание пирамиды благополучия всех. Безопасная деятельность является результатом не столько противодействия человека опасностям, сколько проявлением его возможностей не порождать своей деятельностью эти опасности. Поэтому важным компонентом направленной на сохранение и восстановление состояний безопасности работы с военнослужащими является тренинг и психологическое консультирование военнослужащих и сотрудников спецподразделений, в том числе в процессе дебрифинга и т.д. . Осознание необходимости специальных программ и мероприятий психологической реабилитации людей, переживших психотравмирующие условия военной службы непосредственно в боевой обстановке в различных «горячих точках» в настоящее время становится реальностью для значительного количества сограждан и государства. Однако, современный уровень отношений в нашем обществе в силу экономического кризиса и социальной нестабильности создает среду, которая сама по себе является не менее травмирующей для психики вернувшихся с войны людей, чем ситуация войны и боевых действий. В условиях отсутствия общественной признательности за честно выполненный профессиональный долг, за готовность жертвовать жизнью ради его выполнения, проблема посттравматических стрессовых реакций и расстройств не имеет необходимой социальной среды для успешного разрешения, все более усугубляясь.

Вместе с тем, общепризнанно, что люди, возвращающиеся с войны, с операций по ликвидации последствий аварий и иных ЧС, кроме психологических проблем, вызванных психогенными условиями боевой деятельности, имеют определенные особенности, которые существенно отличают их от всех остальных. Это совершенно иная система нравственных ценностей, другой уровень духовного развития, при котором обостряются интуитивные ощущения неискренности отношений, фальши, корыстных устремлений по отношению к ним, как бы они не маскировались. Особо негативно ими воспринимается так называемая «помощь», за которой стоят чисто прагматические интересы тех, кто эту помощь предлагает.

Много исследований посвящено вопросам реадаптации людей, участвовавших в военных действия к миру «нормальных людей» и «нормальных отношений». «Боевые рефлексы» не кажутся чем-то необычным, пока человек находится в районе военных действий. Но возвращаясь домой, он попадает в такую среду, где подобные рефлексы производят, по меньшей мере, странное впечатление. Тысячу раз, прямо и косвенно, множеством различных способов человеку указывают, что пора прекратить вести себя как на войне. Но никто так и не может объяснить ветерану, каким образом это сделать. Многие же продолжают жить войной, ЧС. Одним из распространенных способов «возвращения» становится работа в других спецподразделениях, однако, несмотря на то, что прошедшие через «мясорубку» настоящей войны, получили колоссальную психологическую закалку и опыт, лишь немногие смогли переработать этот опыт и готовы, имея его, трудится в других сферах, связанных с экстремальными условиями. У многих опыт ЧС или военный опыт приводит к алкоголизму, наркомании, неврозам, депрессии. У некоторых просто «едет крыша», развиваются различные психопатологические состояния.

Для тех немногих, кому повезло, дом и семья становятся местом, где их ждет любовь, где они чувствуют себя в безопасности и могут спокойно осмыслить пережитое, обсудить его с близкими. Такая атмосфера позволяет проанализировать свои ощущения, а затем внутренне принять свой опыт и примириться с прошлым, чтобы двигаться по жизни дальше. Выходя из среды, порождающей одни психологические проблемы, связанные с угрозой для жизни, кровопролитием и другими реалиями войны, человек сталкивается с не менее серьезными проблемами его ненужности в обществе, проблемами трудоустройства, поиска достойного места в этой жизни, непонимания его другими людьми и т.д. И именно в этих условиях основным психореабилитирующим фактором становятся самые близкие ему люди, родители, жены, настоящие друзья, а правильнее будет сказать, - те особые отношения, которые должны и могут складываться между этими людьми. К сожалению, такой счастливый сценарий не очень характерен для большинства. По рассказам многих ветеранов, возвращение домой было не менее, а то и более тяжелым, чем военные переживания: не с кем было поговорить по душам, нигде не чувствовалось полной безопасности, и легче было подавлять в эмоции, чем позволить им вырваться наружу, с риском потерять контроль. В такой ситуации психическое напряжение долгое время не находит себе выхода. Несмотря на то, что в силу близости родственных и других человеческих связей уже предполагается изначальная способность близких взять на себя функции психотерапевта для искалеченной войной души очень часто на самом деле происходит обратное. Кроме того, что родители и близкие воевавших людей сами нуждаются в психологической помощи и психореабилитации посттравматических нарушений, есть целый ряд существенных моментов, по которым семья и близкие люди не в состоянии реализовать тот потенциал психологической помощи, которыми они не только обладают, но и должны его в полной мере задействовать. Эти моменты являются продуктами серьезного нарушения отношений в семье, когда истинная любовь к другому человеку подменяется собственными устремлениями и потребностями .

Вместе с тем, боевая обстановка характеризуется сильным, разноплановым психотравмирующим воздействием, способным вызвать, по данным отечественных исследователей, выраженный посттравматический стресс у порядка пятой части ветеранов войны и почти половины спасателей. При этом психологические последствия участия в войне или ликвидации последствий террористического акта или ЧС зависят от характера военной травмы (наличия ранения, специфики войны). В отношениях с близкими, бывшими сотрудниками и консультантами травматический опыт и переживание воссоздается, чтобы поделится с адресатом (реальным или символическим) и изменить что-либо – в себе или адресате. Одна из наиболее частых причин стрессовой реакции связана с трудностями в общении. В современном мире люди часто вынуждены принимать или отдавать сообщения, содержащие неточную информацию, информацию или полное отсутствие информации. Длительное пребывание в обстановке, полной опасностей и непрерывной борьбы за выживание, формирует у человека привычку скрывать от собеседника информацию не только в экстремальных условиях, когда от этого зависит жизнь, но и в обычной житейской ситуации. Такого рода привычка часто сопровождает стрессовые реакции, так как есть неразрывная связь между отсутствием ясной информации и появлением чувства страха.

 Когда у человека нет возможности разрядить внутреннее напряжение, его тело и психика ищут способ привыкнуть к этому напряжению. В этом, в принципе, и состоит механизм посттравматического стресса: привыкание к неординарным ситуациям и обстоятельствам и отвыкание от «нормальных». Его симптомы, которые в комплексе выглядят как психическое отклонение, на самом деле не что иное, как глубоко укоренившиеся способы поведения, связанные с экстремальными событиями в прошлом. В этой ситуации при посттравматическом стрессе наблюдаются следующие клинические симптомы [2; 3; 24; 30; 33]: взрывная, агрессивная реакция, ярость и вина выжившего, бессонница и сны наяву - галлюцинации, депрессия и /или апатия как недовольство собой и миром, невозможностью что-то , злоупотребление наркотическими и лекарственными веществами, мысли и попытки самоубийства, нарушения когнитивных функций, немотивированная бдительность и пребывание в «сверхалертном состоянии, страхи и притупленность переживаний, «анестезия» чувств.

Последние симптомы, проявления психического оцепенения ответственны еще за два стремления пережившего травму, связанных с подозрением окружающих в неискренности и с поиском смысла. Переживший травму стремится вновь ощутить себя живым и, в то же время, в определенном смысле препятствует этому. Конфликты развиваются вокруг собственной слабости и отношений опеки и заботы, которые требуются человеку для возрождения. Человек чувствует свою уязвимость, чувствует, что нуждается в особом отношении, но обижается, когда ему предлагают помощь, воспринимая это как напоминание о его слабости. Любая такая помощь вероятнее всего будет воспринята как неискренняя: не только потому, что ассоциируется со слабостью, но и потому, что любые человеческие взаимоотношения представляются ненадежными. Существовавшие у человека связи с другими людьми слишком легко оказались разорваны, и, восстанавливаясь, человек опасается обмана в обещаниях защиты и помощи. Он отвергает предложения любви и помощи. Частично это сопротивление межличностным контактам связано с тем, что человек затронут смертью, как бы несет на себе психический знак уничтоженности. Будучи уничтоженным и «убитым», человек начинает ощущать себя частью самого небытия и разрушения, идентифицироваться со смертью и распадом, начинает жить в царстве смерти. Все это, в свою очередь, усиливается страхами других перед «клеймом смерти» пережившего травму, который начинает ассоциироваться для них с образами убийства и умирания: если подпустишь такого человека слишком близко, это может быть опасным для «обычного здорового человека». То есть ассоциации с опытом пережившего травму могут активировать у других людей скрытый страх смерти.

Даже если переживший травматическую ситуацию не был близок к смерти, он нуждается в освобождении от привязанности к своей собственной внутренней смерти. Ни в том, ни в другом случае это освобождение не означает полного отделения, это скорее формирование представления, сохраняющего подлинность по отношению к переживанию смерти других или собственной внутренней смерти, подлинность в том смысле, что человек сохраняет память о пережитом, его последствиях, включая мучительную правду о себе, которая должна быть воссоздана. Наиболее существенно для результата здесь то, как человек обходится со своими чувствами вины и самоосуждения.

Картина психического состояния и поведения человека, которая получила название «синдром посттравматического стресса», описывает определенный способ существования в этом мире. Идея «социальной адаптации» предполагает, что получивший психическую травму человек должен изменить свое поведение так, чтобы слиться с основной массой сограждан. Под «основной массой» подразумевается большинство граждан страны, которые придерживаются сходных взглядов на то, какое поведение социально приемлемо, а какое нет. Однако «социальная адаптация» вряд ли поможет человеку, проводящему время в экстремальных условиях, вернуть душевный покой и радость жизни. Такой подход может внушить человеку, что для выздоровления он должен изменять свое поведение, чтобы стать как все, «нормальным», а значит, перестать действовать, думать и чувствовать по-своему, «не как все». Фактически, этот подход предлагает лечить симптомы заболевания, а не его причину, и целью такого лечения должно быть не здоровье, а соответствие общепринятым нормам поведения. Истинное же физическое и душевное здоровье состоит не в том, чтобы соответствовать чьим-то нормам и стандартам, а в том, чтобы прийти к согласию с самим собой и реальными фактами своей жизни [1; 2; 3; 37]. Другим отрицательным следствием такого подхода будет то, что поверившие в него пациенты, не сумев заставить себя действовать, думать и чувствовать так, как «принято» в нашем обществе, придут в отчаяние и потеряют веру в выздоровление. В действительности же на пути к истинному, а не иллюзорному исцелению, не столь важно вести себя «как все», но зато очень важно быть предельно честным с самим собой, оценивая то, что происходит в жизни в настоящий момент. Если сегодня на обстоятельства жизни большое влияние оказывают волнующие воспоминания, поведение, образ мыслей и чувств, пришедшие в наследство из прошлого, очень важно честно признать их существование, даже если кому-то это покажется «ненормальным». Постепенно узнавая, каким образом «травмирующие события» повлияли на вашу жизнь, вы одновременно придете к пониманию того, что исцеление – процесс глубоко личностный и охватывает почти все сферы вашей жизни, а значит не может сводиться к одной лишь «социальной адаптации». «Социально-адаптационный» подход к проблемам людей, побывавших за гранью нормального человеческого опыта, удерживает в рамках тех стандартов ценностей, которые присущи обычной, далекой от опасности жизни. Правильные действия требуют нарушения искусственных границ, которые мы сами поставили: болезненные явления, порожденные экстремальной ситуацией, следует лечить нестандартными методами, выйдя за пределы искусственной схемы «социальной адаптации» [9; 10; 11; 14; 15; 17; 31; 32; 33; 38; 40]. Самое важное, что следует знать о посттравматическом стрессе это то, что даже после долгих лет смятения, страха и депрессии, можно вновь обрести жизненное равновесие, если поставить перед собой такую цель и настойчиво идти к ней. Первый шаг на пути излечения – признать наличие симптомов посттравматического стресса. Приняв реальность своей жизни со всем, что в ней есть хорошего и плохого, человек сможет задать себе следующий вопрос (отвечать на него пока необязательно): «В силах ли я что-то изменить?» [17; 21; 26; 31; 32; 33; 38]. Научившись распознавать последствия пережитых экстремальных обстоятельств, люди понимают, что они вполне нормальны, что болезненные явления – естественный результат тяжелых событий в прошлом и настоящем. Такое понимание приводит к внутреннему принятию того, что произошло в жизни, и к примирению с самим собой [19; 21; 25; 26; 29]. Исцеление именно и состоит в том, чтобы примириться с самим собой, увидеть себя таким, как есть на самом деле и, внося изменения в свою жизнь, действовать не вопреки своей индивидуальности, а в союзе с ней. Это и есть истинная задача исцеления. Исцеление – это открытие новых возможностей и перспектив, овладение искусством жить так, чтобы в душе царил покой.

Процесс исцеления, кроме всего прочего, конечно, предполагает изменение поведения. С другой стороны, если истинная причина отклонений связана с прошлыми переживаниями и в основе нездоровых поступков лежит подсознательная потребность заглушить душевную боль, тогда само по себе изменение поведения не принесет желаемого результата. Согласно же установкам «социальной адаптации», путь к здоровью лежит только лишь в отказе от неправильных поступков, а следовательно, и главная цель лечения – помочь человеку вести себя иначе.

Важно, что на войне, при ликвидации последствий ЧС и в иных экстремальных ситуациях всегда случаются не только тяжелые, травмирующие события, но и такие, в которых укрепляются силы, мужество, уверенность в себе и любовь, веру в Бога, терпение и мудрость. Встреча со смертельной опасностью, победа над страхом, взаимная поддержка в тяжелых условиях – во всех этих испытаниях закалялся характер. Большинство «нормальных» людей не прошли этой суровой школы и не познали на собственном опыте такую проверку перед лицом опасности. Они бояться взглянуть в глаза реальности и отказываются «слышать колокол», пока он не зазвонит уже по ним самим. У большинства ветеранов, пытающихся адаптироваться, приучить себя к «нормальному» поведению, главные трудности возникают из-за того, что им в качестве помощи часто предлагают попросту забыть прошлое, так или иначе – отстроиться от него. А это часто означает, что из памяти будут выброшены не только уродливые образы войны, но также уроки благородства, дисциплины, чести и мужества, будет выброшена важная часть жизни. Такой путь не ведет к целостности и не позволяет развиваться, преобразовывая трагические и сложные ситуации жизни в уроки мудрости, осознания, воли, чести и т.д..

Многие исследователи отмечаются в качестве важного момента помощи «преобразующую силу чувствовать себя в безопасности» («feeling safe»). В нейрофизиологической теории «блуждающих нервов» (polyvagal theory), основанной на идее о том, что выбор поведения и психологический опыт диктуются «физиологическим состоянием», отмечается, что в состоянии стресса нервная система может «саботировать» способность человека понимать происходящее, соотносить факты, явления. Нервная система оценивает риски и безопасность в окружающей среде автоматически и все время. Ощущение безопасности является, поэтому, относительным и зависит от состояния нервной системы [39].

В процессе помощи нужно не столько интенсивно втягивать клиента в преобразование его смыслов и жизнедеятельности сами по себе, сколько создавать атмосферу безопасности. Деятельность «обезболивает» переживание, человек какое-то время не чувствует стресс, однако, это, по мнению Ст. Поргеса, не снимает стресс и его последствия. Он полагает, что люди используют деятельность и других людей, чтобы регулировать собственные психические состояния: быть человеком означает так или иначе зависеть от другого человека. Однако, в процессе развития человек создает себе безопасные условия, создавая границы своего жизненного пространства, конфиденциальность, которая дает возможность не быть сверхбдительным и принять участие в жизненных процессах, требующих, как преобразующее взаимодействие, «безопасных» сред. Эта потребность в безопасности в настоящее время активно эксплуатируется в консультировании и обществе в целом, ради реализации стремления к защищенности клиент может приходить к консультанту снова и снова, двигаясь, вместе с консультантом, «по кругу» [39]. Чтобы этого не происходило, помимо консультанта, человеку нужно опираться на свою семьи и самого себя: сознавая себя устанавливающим границы хотя бы межличностной безопасности. Если человек ощущает что не может контролировать ничего, он разрушается. Но если у него есть хотя бы «что-то», он живет. Жестокий пример этого явления демонсьтрируют попавшие в тюрьмы. К сожалению, среди бывших военнослужащих, прошедших «горячие точки» и не получивших своевременной поддержки специалиста, общества и государства, их не мало. Попав в тюрьму человек не имеет ничего своего, кроме тела. Именно с телом он и начинает «экспериментировать». И чем жестче репрессии и травля, которым он подвергается в силу «условии содержания» и особенностей окружения, тем необычнее и экстремальнее такие издевательства. Парадоксально, но именно в них человек находит равновесие: уровновешивая тотальное чужое насилие над своей жизнью тотальным собственным насилием над своими телом. Другой вариант – распространен менее, но хорошо описан: «смирительная рубашка» жизни побуждает человека искать жизнь не снаружи, где она отнята и нет надежды вернуть хотя бы что-то, но внутри. И так – изнутри самого себя, в духовных поисках, находит и новый мир. Насколько он иллюзорен, вопрос скорее внешней реабилитации: душа человека моет успокоиться и тем, что обыватель сочтет иллюзией. Поэтому тюремные сновидческие «гонки», отражающие страдания людей и попытки с ними справится, имеют вполне реабилитационный смысл. И хотя в российских тюрьмах страданий намного больше, чем смысла, в рамках других культур и стран возможность преобразований, хотя и вне и вопреки «пенитенциарных усилий» сотрудников служб исполнения наказаний продемонстрирована отчетливо. Усилие, требуемое чтобы выжить и развиваться в российских тюрьмах, подчас запредельно для человека, но, будучи совершенным, оно преображает его жизнь, вплоть до «чудес» освобождения. Если же государство подключается к этому процессу, хотя бы немного поддерживая заключенных и их семьи, эффект преображения приобретает устойчивый и интенсивный характер.

Важно понять, что обычно сны и «гонки» (сны наяву) – это хроника известных или желаемых человеком событий, напоминание, что он один, сам может начать «мирные переговоры» с собой и миром, а также попытка начать эти переговоры [3]. Необходимо попробовать раскрыть скрытый смысл сновидений и воспользоваться найденными разгадками как вехами на пути к исцелению.

По мере самоизучения , внутренних диалогов с собой и восстановления диалога с миром, человек понимает, что существуют и другие, более эффективные методы преодоления стрессов в военной и мирной жизни, учится жить продуктивно «вопреки» и «несмотря на» тяжелые обстоятельства, принимая их как жизненный вызов, урок и шанс измениться, стать человечнее. Он получил уникальный опыт, не свойственный другим людям, а значит, его нужно переработать и научить окружающих справляться с подобными и иными трудностями жизни, сохраняя веру, надежду, любовь к сущему.

При травме войны, теракта или катастрофы обычно оказывается разрушенным, во многом дезинтегрированным основание (субстрат) идентичности человека. В обычных условиях этот субстрат содержит множество неосознаваемых представлений, которые складываются в единое целое «повседневной жизни»: чувство предсказуемости, определенности, ощущение того, что можно ожидать от жизни (умение и знание того, как «читать жизнь»), понимание того, что «согласно общечеловеческим ценностям мы являемся людьми, и что эти ценности определяют то, как люди строят свое взаимодействие. Все вместе, эти представления формируют это основание, на основе которого человек строит различные компоненты своей идентичности, кажущиеся ему наиболее реальными. Но именно эти аспекты и подвергаются испытанию в опыте преобразования и переживания травмирующих ситуаций. Перед специалистом, работающим с жертвами, стоит задача создать условия для работы в области осознания человеком структуры его представлений и их реконструкции, чтобы тем самым, открыть возможность выйти из состояния, в котором они пребывают, помочь «ре-авторизировать» свою жизнь. Здесь часто приводится здесь параллель со взглядами исследователей феномена «культурного шока». Чаще всего культурный шок имеет негативные последствия, но следует обратить внимание и на его позитивную сторону хотя бы для тех индивидов, у кого первоначальный дискомфорт ведет к принятию новых ценностей и моделей поведения и, в конечном счете, важен для саморазвития и личностного роста.

Согласно упрощенным установкам «социальной адаптации», путь к здоровью лежит через отказ от неправильных поступков, и, следовательно, главная цель лечения — помочь человеку вести себя иначе. Однако, речь не только о поведении, но о ценностях, об ином отношении к себе и миру. Важно, что на войне, в ситуациях терактов и т.д. случаются не только тяжелые, травмирующие события, но и такие, в которых укрепляют силы, мужество, уверенность в себе и любовь, веру в Бога, терпение и мудрость. Встреча со смертельной опасностью, угрозой потери жизни и близких, потери статуса и достижений, победа над страхом и изменение иерархии ценностей, взаимная поддержка в тяжелых условиях - во всех этих испытаниях закалялся характер. Большинство «нормальных» людей не прошли этой суровой школы и не познали на собственном опыте такую проверку перед лицом опасности. Они боятся взглянуть в глаза реальности и отказываются «слышать колокол», пока он не зазвонит по ним самим. У большинства переживших войны и террористические акты, пытающихся «просто» адаптироваться, приучить себя к «нормальному» поведению, главные трудности возникают из-за того, что им в качестве помощи часто предлагают забыть прошлое, так или иначе – отстроиться от него. Это обычно предполагает, что из памяти будут выброшены не только уродливые образы войны, но также уроки благородства, дисциплины, чести и мужества, будет выброшена важная часть жизни. Такой путь не ведет к целостности и не позволяет развиваться, преобразовывая трагические и сложные ситуации жизни в уроки мудрости, осознания, воли, чести и т.д.. По мере изучения травмирующего опыта и изучения самого себя, человек понимает, что существуют и другие, более эффективные методы преодоления стрессов в военной и мирной жизни, учится жить продуктивно «вопреки» и «несмотря на» тяжелые обстоятельства, принимая их как жизненный вызов, урок и шанс измениться, стать человечнее.

Исцеляющее отношение к себе и миру требует нарушений искусственных границ, которые люди поставили сами себе: болезненные явления, порожденные экстремальной ситуацией, следует лечить нестандартными методами, выйдя за пределы искусственной схемы «социальной адаптации». Первый шаг на пути излечения – признать наличие симптомов посттравматического стресса и , в том числе стресса военного или стресса заложников, связанных с ними деформаций, типа «стокгольмского синдрома» . Научившись распознавать последствия пережитых экстремальных обстоятельств, можно осознать, что происходящее вполне естественно и в этом смысле, вполне нормально: болезненные явления - естественный результат тяжелых событий в прошлом и настоящем. Такое понимание приводит к внутреннему принятию того, что произошло в жизни, и к примирению с самим собой. Исцеление на психологическом уровне именно и состоит в том, чтобы примириться с самим собой, увидеть себя таким, как есть на самом деле и, внося изменения в свою жизнь, действовать не вопреки своей индивидуальности, а в союзе с ней. Это и есть истинная задача исцеления. Исцеление — это открытие новых возможностей и перспектив, овладение искусством жить так, чтобы в душе царил покой. Процесс исцеления, кроме всего прочего, конечно, предполагает изменение поведения. С другой стороны, если истинная причина отклонений связана с прошлыми переживаниями и в основе нездоровых поступков лежит подсознательная потребность заглушить душевную боль, тогда просто изменение поведения не принесет желаемого результата. Нужно изменение мировоззрения, ценностей человека.

Помочь человеку пережить экстремальную ситуацию – основная задача психологической поддержки. В работе с жертвами террористических актов и катастроф становится особенно очевидным, что психологическое консультирование является, прежде всего, практикой духовного взаимодействия психосоциального работника с клиентом. Психологическая помощь жертвам террористических актов предполагает осознание того, что огромную роль в понимании и продуктивном переживании происходящего, в процессе совладания с жизненными трудностями играют духовно-нравственные ценности познающего субъекта. Понимание и есть осознание ценностей, постижение внутренней необходимости человека или явления, факта – осмысление и принятие собственного опыта. Особенно выпукло важность освоения и принятия индивидуального опыта выступает в ситуациях, связанных с переживанием событий различных экологических и техногенных катастроф. В ситуации катастрофы переживший ее человек очень часто остается практически один на один с опытом, не имеющим какого-либо оформленного прошлого. Рядом иногда просто нет человека, который обладал бы опытом выживания в таких ситуациях. Особенно сильно негативное воздействие сказывается, как известно на молодых людях: не имеющих значительного опыта разрешения жизненных трудностей. И наоборот, наличие большого и разнообразного жизненного опыта, принятие случившегося «именно со мной» как факта (а не наказания за какой-либо «нехороший», сделанный в предшествующей катастрофе жизни фактор), развернутое осмысление травматического опыта помогают человеку выжить. Таким образом, перед психотерапевтом или психологом - консультантом, работающим с этой категорией клиентов, стоит вполне ясная задача: помочь клиенту осмыслить травматический опыт переживания социального бедствия, сформировать у клиента устойчивое осознание себя не как «безвинной» или «виноватой» жертвы, но как человека, «сумевшего выжить» в трудных условиях. С одной стороны, важно, чтобы клиент смог осознать значение данного ему опыта как некоего «экзистенциального послания» или жизненного «вызова». С другой стороны, весьма существенным для повышения эффективности оказываемой помощи, является осознание клиентом того, что стать таким, каким он был раньше, для него, как и для всех остальных людей, прошедших через тяжелое психологическое потрясение не удастся. Любая попытка вернуться в прошлое скажется на процессе реабилитации скорее негативно. Однако измениться – не значит стать «хуже» или «слабее». «Негативным» опыт остается до тех пор, пока он не осмыслен.

Тщательная проработка жизненного опыта - одно из основных условий всякого личностного развития вообще: львиная доля жизненного опыта человека состоит из переживания именного в разной степени «неприятных» моментов. Освоение такого рода ситуаций обычно заканчивается их значительной смысловой трансформацией: позитивным переоформлением или, по крайней мере, принятием как факта, ведущим к изменениям человеческой личности.

Следующий важный момент – осмысление и разработка сценариев и жизненных целей жизни человека после катастрофы. Этот аспект тесно связан с предыдущими. Продуктивное переосмысление травматического опыта предполагает существенное изменение временного ракурса его анализа: переориентация с поиска объективно несуществующих внутренних причин (прошлого) на построение моделей будущего – с «Почему?» на «Зачем?»

Второй момент, отмечаемый очень многими исследователями, работающими в рамках каждого из этих направлений, – существенное, качественное отличие приобретаемого в ходе катастрофических ситуаций и событий, террористических актов, жизненного опыта. Этот опыт выходит за рамки обыденного и потому является потенциально креативным и/или, напротив, разрушающим привычные шаблоны и мировосприятия и жизнедеятельности субъекта. Этот опыт требует особого ценностного отношения, которое часто невозможно непосредственно перенести и соединить с нормами и опытом обыденной жизни. Люди, пережившие травматический опыт весьма часто требуют особой сензитивности со стороны консультанта, они ощущают непонятость со стороны других людей, что связано с переживанием «внутренней изуродованности» (disfigured on the inside). С этим переживанием связаны и самореализующиеся прогнозы непонятости, отчужденности: «Ведь другие не могут увидеть их психологические шрамы». У пострадавших часто как будто «нет слов», чтобы описать свой опыт, они испытывают беспомощность в попытках сообщить о своих переживаниях «здесь-и-теперь», демонстрируя поведение, типичное для алекситимического. Естественно, как и в случае с алекситимией - невозможность выразить свои переживания вербально, обсудить их и получить на них полноценный ответ – приводят к развитию состояний изоляции, блокированию процессов переработки травматического опыта и заболеваниям..

Именно поэтому может быть групповая психотерапия, наряду с индивидуальной, эффективна с клиентами, перенесшими сильные травмы, например, с жертвами масштабных ЧС, терактов, с бывшими военнопленными и беженцами из «горячих точек». Групповой процесс отличается особой динамикой, в которой участники на первых порах часто игнорируют и отвергают консультантов (как и не столкнувшихся с войной и травмами войны других людей), воспринимая их как «не способных понять, что они пережили». На них нередко переносят схему отношений «тюремщик — включенный» и т.д.. Все это требует особой эмпатичности, культурной и общечеловеческой толерантности психотерапевта. Группа обеспечивает моделирование новых отношений, создает «микрокосм», в котором клиент может заново научиться продуктивно взаимодействовать с другими людьми, убрать иллюзию уникальности переживаний и состояния клиента, получить поддержку от группы, что особенно продуктивно, если группа функционирует и за пределами психотерапии. Группа предоставляет возможность развернуто и полно разделить травматический опыт - в безопасной среде, среди людей, понимающих суть происходящего и переживших аналогичный опыт. Это дает возможность понять коллективный характер травмы и, понять и переоценить свой собственный опыт.

Библиографический список

1.                Александрова Л.А. К концепции жизнестойкости в психологии // Сибирская психология сегодня: сборник научных трудов / Л.А. Александрова. – Кемерово: Кузбассвузиздат, 2002. – 334 с.

2.                Анцыферова Л.И. Личность в трудных жизненных условиях: переосмысление, преобразование ситуаций и психологическая защита / Л.И. Анцыферова // Психологический журнал. 1994. – Т. 15. – № 1. – С. 3-17.

3.                Арпентьева М.Р. Проблемы социально-психологической помощи жертвам террора и катастроф / М.Р. Арпентьева. – Калуга, КГУ, 2016. – 450с.

4.                Ахмедова Х.Б. Посттравматические личностные изменения у гражданских лиц, переживших угрозу жизни / Х.Б. Ахмедова // Вопросы психологии. – 2004. – №3. – С.102.

5.                Байчинская К.К. Методологический эскиз к психологии развития взрослого / К.К. Байчинская // Психология личности в социалистическом обществе. Личность и ее жизненный путь. М.: Наука,1990. – С.71-81.

6.                Брайт Д. Стресс. Теории, исследования, мифы / Д. Брайт, Ф. Джонс. – СПб.: Прайм-ЕВРОЭНАК,2003 . – 352с.

7.                Вайсс Дж. Как работает психотерапия (процесс и техника) / Дж.Вайсс. – М.: НФ «Класс», 1998. – 240с.

8.                Василюк Ф.Е. Пережить горе / Ф.Е. Василюк // Диалог. 1990. – № 16.-С. 103-108.

9.                Вдовина И.В. Посттравматические стрессовые расстройства военнослужащих и их реабилитация / И.В. Вдовина // Социальный конфликт. 2001. – №1. – С. 3-26.

10.           Волков Е.Н. Консультирование жертв интенсивного манипулирования психикой / Е.Н. Волков // Журнал практического психолога. М.: Фолиум, 1997. № 1. С. 102-109.

11.           Волосников А. Психологическое сопровождение сотрудников спецподраздений ФСБ / А. Волосников, B.C. Мухина // Развитие личности. – 1999. – №1. – С. 87-104.

12.           Гринберг Дж. Управление стрессом / Дж. Гринберг. – СПб.: Питер, 2002.-496 с.

13.           Зеленов М.Е. Психологические особенности посттравматических стрессовых состояний у участников войны в Афганистане / М.Е. Зеленов и др. // Психологический журнал. 1997. – Т. 18. – №2. – С. 34-47.

14.           Зелянина А.Н. Динамика индивидуально-психологических особенностей ветеранов боевых действий с различным характером военной травмы: дисс. ... канд. психол. наук / А.Н. Зелянина. – М.: ИП РАН, 2013. – 138 с.

15.           Зориктуева А. Вл. Государственная политика в области защиты ветеранов боевых действий : отечественный и зарубежный опыт. Дисс. ... канд. полит. Н. / А. Вл. Зориктуева. – Улан-Удэ, БГУ, 2011. – 146 с.

16.           Кадыров Р.В. Влияние боевых действий на личностные особенности профессиональных военнослужащих: автореф. дисс. канд. психол. наук / Р.В. Кадыров. – М., 2005. – 24с.

17.           Калмыкова Е.С. Особенности психотерапии посттравматического стресса / Е.С. Калмыкова и др. // Психологический журнал. 2001. – Т. 22. – № 4. – С. 70-80.

18.           Караяни А.Г. Психологическая реабилитация инвалидов войны/ А.Г. Караяни и др. // Психологическая реабилитация участников боевых действий. – М.: ВУ, 2003. – С. 11-19.

19.           Красило А.И. Психологическое консультирование посттравматических состояний / А.И. Красило. – М.: Московский психолого-социальный институт, 2004. – 96 с.

20.           Краснянский А.Н., Морозов П.В. Посттравматические стрессовые расстройства у ветеранов Афганской войны / А.Н. Краснянский, П.В. Морозов // Российский медицинский журнал. – 1995. – №4. – С. 32.

21.           Кучер A.A. Теория и практика психологической коррекции и реабилитации при посттравматическом стрессовом расстройстве / A.A. Кучер. – Уфа: Здравоохранение Башкортостана, 2002. – 107 с.

22.           Литвинцев C.B. и др. Боевая психическая травма: руководство для врачей. – М.: Медицина, 2006. 368 с.

23.           Магомед-Эминов, М.Ш. Личность и экстремальная жизненная ситуация // Вестник МГУ. Серия психология. – 1996. – № 4.-С. 26-35.

24.           Мастенбрук В. Переговоры / В.Мастенбрук. – Калуга: КАиС, 1993. – 160с.

25.           Нечипоренко В.В. Психолого-психиатрические аспекты реабилитации участников войны / Нечипоренко В.В. и др. // Медицинская реабилитация раненых и больных. СПб., 1997. – С. 50-56.

26.           Никонов В.П. Особенности психической адаптации сотрудников МВД России, несущих службу в районах вооруженных конфликтов / В.П. Никонов // Рос. медиц. ж. 1996. – Т.4.-С. 704-709.

27.           Пирожков В.Ф. Законы преступного мира молодежи. Криминальная субкультура / В.Ф. Пирожков. – Тверь: Приз, 1994. – 320с.

28.           Родионов A.B. Особенности стрессовых состояний сотрудников специальных подразделений и основных средств управления стрессом / A.B. Родионов // Вестник психосоциальной и коррекционно-реабилитационной работы. – 2002.-№3.-С. 19-24.

29.           Рыбников О.Н., Маныхин В.В. Особенности социально – психологической адаптации военнослужащих, получивших ранения в боевых действиях / О.Н. Рыбников, В.В. Маныхин // Воен.- мед. журн. – 2004. – №3. – С.24-27

30.           Сакерин В. В. К вопросу о посттравматических стрессов, расстройствах у военнослужащих / В. В. Сакерин и др. // Социальная и клиническая психиатрия, 1998. – №4. – С. 115.

31.           Сидоров П.И. Психическое здоровье ветеранов афганской войны /П. Сидоров. – Архангельск, 1999. – 384 с.

32.           Соловьев И. В. Психологическая работа с семьями и родителями военнослужащих, участвовавших в боевых действиях / И. В. Соловьев // Вестник психосоциальной и коррекционно-реабилитационной работы. – 2000. – №3. – С.50-55.

33.           Утюганов A.A. Ценностно-смысловой аспект изучения последствий боевого стресса / A.A. Утюганов // Сибирский педагогический журнал. – 2009. – №13. – С.345 – 353

34.           Франкл В. Сказать жизни «Да»: психолог в концлагере / В. Франкл. – М.: Смысл, 2004. – 173 с.

35.           Фрейд 3. Печаль и меланхолия / З. Фрейд // Суицидология: Прошлое и настоящее. – М.: Когито-Центр, 2001. – 569 с.

36.           Цуканова Е.В. Психологические механизмы поведения и деятельности личности в экстремальных условиях / Е. Цуканова. – М.: РСПИ, 1991. – 28с.

37.           Шаповалова Е. В. Взаимосвязь мотивационно-смысловой сферы с состоянием адаптации личности в постэкстремальных условиях (на примере участников боевых действий). Автрореф. дисс. к. п. н.. – Хабаровск: ДвГУ, 2004. – 22с.

38.           Jeavons S. et al. Coping style and psychological trauma after road accidents // Psychology, Health & Medicine. 2000, Vol. 5 Issue 2. – p. 213.

39.           Porges St. Clinical insights from the polyvagal theory / St. Porges. – N.Y.: Norton, 2014. – 288p.

40.           Rose S. A systematic review of single-session psychological interventions / S. Rose, J. Bisson, S.Wessley // Psychoth. and psychosomatics. – 2003. V.72. – P.176-184.

41.           Rose S. Psychological debriefing for preventing PTSD / S. Rose, J. Bisson, S.Wessley. // The Cochrane Review. – UK, Oxford; Update Soft., 2001. 450p.